ЛАПША НА УШАХ
Большой мастер флотских баек командир аварийно-спасательной партии отдельного дивизиона спасательных судов Черноморского флота капитан-лейтенант Кузьма Воронцов не мог прожить дня, чтобы в дивизионе спасательных судов чего-нибудь не учудить. Чудачества, в основном, сводились к дружеским подколкам, розыгрышам и незлым шуткам над сослуживцами. Если это по каким-то причинам срывалось, то день у него считался прожитым зря, а казенный харч, употребленный в капитан-лейтенантский желудок, потраченным впустую.
Случалось, что салаги отсутствовали на аврале, а матерый народ был настороже — тогда «кузьминки» в ход не шли, а из бездонного арсенала Воронцова извлекалась какая-нибудь жуткая история из морской практики или же потрясающее по смелости любовное похождение, в котором он, естественно, принимал непосредственное участие. «Происшедшее» раскручивалось до решительного конца под всеобщий хохот окружающих.
Капитан-лейтенант за свой строптивый характер и мальчишеские наклонности давно перехаживал в звании и недолюбливался начальством. Но специалист он был отменный, а рассказчик — превосходный. Имел необыкновенный дар несколькими словами увлечь доверчивого слушателя в дремучие дебри повествования. Частенько даже бывалые капитаны, водолазы и прочая публика из гражданских, непосредственно соприкасающаяся с морем, и по той причине любившая на дармовщину послушать всякий треп — с детским интересом и восторгом воспринимала его невероятные истории. К занавесу повествования сама же и понимала, что ее, в который уже раз «надули словом» или, как еще принято говорить на флоте, — вешали лапшу на уши.
Вот и в тот жаркий июльский день Воронцов, обнаружив во время обхода подведомственной территории, в тени под плющом подходящую для его рассказа компанию, подошел к измочаленной солнцем группе. Как всегда, быстренько завладев вниманием слушателей, и, ничуть не стесняясь собственного прошлого, — интригующе начал очередную байку.
Дальше все шло по накатанной схеме — народ, забыв про жару и треплющее нервы начальство, начал веселиться и, всецело внимая «воронцовской баланде», потел от дружного ржания.
Выкурив пару беломорин и облегчив душу живым высказанным словом, Воронцов почувствовал моральное удовлетворение. Потом, сощурившись, с видом Цицерона, посмотрел на солнце. «Эка Гелиос сегодня разгулялся на небосклоне, аж спина намокла! Не принять ли мне душ, душа желает, да и время позволяет. Схожу-ка я к корешам на «Карабах» — там у них проблем ни с горячей, ни с холодной водой никогда нет», — подумал Воронцов и направился к стоящему у причала в бухте Стрелецкая паровому спасательному буксирному судну «Карабах.
Корешей на борту не оказалось, да и судно показалось Воронцову каким-то пустым. Перекинувшись парой слов с дежурной вахтой и, между прочим, известив ее о том, что в магазин части завезли свежую халву, которую сейчас там продают по смехотворной цене, — капитан-лейтенант удалился в душевую. Тут же, подсчитав наличность, в магазин увеченным шагом направилось несколько простаков, в том числе и из дежурной братии.
Водные процедуры Воронцов любил, относя оные к одним из радостей в жизни. Принимал он их степенно, и не спеша, мыла и заморских шампуней не жалея, декалитры казенной воды не считая. Мурлыча под нос любимую песню о том, что «здесь глубина необъятная... даже кальмары глубинные не заплывают сюда», Кузьма в приятной истоме стоял под душем «шарко по-кара-ба-ховски» и нежился в лохматой пене жидкого мыла, вылитого на голову без всякой меры.
Вдруг неожиданно погас свет, а затем, через секунду, вырубились и подающие воду насосы. Такого на спасателе никогда не случалось — видно, получаемое с берега по кабелям электропитание по каким-то причинам нарушилось.
Сначала Воронцов не понял, что произошло. Но когда душ, надрывно кашлянув и выдавив из себя последнюю каплю, окончательно пересох, — Кузьма ощутил себя стоящим в полной темноте с ног до головы в мыле. Журчание воды в сливной горловине скоро совсем прекратилось. В наступившей тишине Воронцов остро почувствовал одиночество и небывалую сухость окружающего пространства. Из-за задраенных иллюминаторов темень стояла — хоть глаз выколи, почти как у негра за пазухой.
Когда через несколько секунд капиталистический шампунь полез в глаза и стал их есть, Воронцов не выдержал и в сердцах произнес громкую и длинную речь, на слух литераторов — совершенно бессвязную. В ней преобладали специфические выражения, в основе которых лежали мутации пяти особо любимых народом слов.
Критическая ситуация — то ли с перепугу, то ли после мобилизации всех умственных способностей — породила новые образы и с размаху бросила их в темные судовые коридоры. Здесь было все — и гулящие, пьющие кровь женщины, и могучая страсть соития плоти в машинно-котельном отделении, и командир БЧ-5, ставший на безводье объектом сексуального насилия, и мама дежурного офицера, вмиг перешедшая в новое качественное состояние, и т.д., и в том же духе.
Тайфун из слов, вырвавшийся из офицерской душевой, по всей видимости, не достиг чьих-либо слуховых органов. Судно, подобно склепу, вымерло, нигде не раздавался человеческий голос, по палубам не гремели матросские ботинки.
Воронцов, смахнув с головы пену, на ощупь вышел в коридор. Устройство спасателя он знал хорошо, потому, как не раз выходил на нем в море отрабатывать учебно-тренировочные задачи.
Метрах в пяти от душа находился камбуз, а рядом с ним, в выгородке кок всегда держал на отстое, про запас, бачок - другой чистой пресной воды. Так, на всякий случай.
Для голого Воронцова этот случай уже наступил. В кромешной темноте, держась за продольные переборки и осязая каждый шпангоут, он дошел до нужной выгородки и нащупал желанный бачок. Так и есть, запасливый кок оставался верен своим старым привычкам. Бачок был большой — литров на 12—15, и оказался полностью наполненным водой. Капитан - лейтенант на всякий случай попробовал воду рукой, а потом и на вкус — никаких сомнений, что в бачке находится чистая вода, не оставалось. Взяв за ручки тяжелый бачок, помянув для проформы родителей кока, Воронцов двинулся в обратном направлении.
В душевой он перво-наперво промыл лицо. Полегчало. Затем немножко постоял, подумал и, чувствуя, что «света» он может ждать еще не один час, опрокинул себе на голову все содержимое бачка.
И тут вместе с водой на затылок, уши, плечи и прочие воронцовские выступающие части, помимо «аш два о», выплеснулось еще что-то постороннее — вязкое, липкое, клейкое и дымом пахнущее.
Ну, конечно, — по запаху Воронцов определил сразу, — это были макароны по-флотски... Подгоревшие с утра «русские спагетти» команда отказалась употреблять в пищу, и коку пришлось залить испорченное блюдо водой, чтобы мучное варево отмокло. К началу принятия душевого моциона Воронцовым, подгоревший продукт дошел до кондиции, то бишь основательно размяк и стал готовым к вешанию на уши.
Такого посмешища над собой Воронцов еще не испытывал. Черные мысли зароились в голове, намекая на то, что его, как зеленого несмышленыша разыграли — и свет вырубили, и команду нейтрализовали, и лапшу чертову специально в темноте подсунули. Сейчас не хватало только пару свидетелей и все — крышка!
Капитан-лейтенант чувствовал, как в нем вскипает ярость буйвола. Громы и молнии метались из душевой обмакароненным капитан-лейтенантом...
На этот раз на страшные звуки, издаваемые в районе жилой палубы, прибежали сразу несколько человек из состава БЧ-5 во главе с мичманом Черномазовым. В руках у них были аварийные фонари. Лучи фонарей выхватили из темноты голого человека, в неистовстве срывающего с себя макароны... Свидетелей было, как минимум, четверо.
На следующий день «большая флотская деревня» знала о происшедшем в душевой «Карабаха» все до мельчайших подробностей. Мало того, кто-то еще мастерски подбросил мысль, что Воронцов начал мыться по новой технологии, — применяя вместо мыла и шампуня перспективный мучной очиститель в виде макарон. Два раза, один раз на буксире, другой — на «ВЭ-ЭМЕ», Воронцова приглашали отобедать, невинно замечая при этом, что у них сегодня в меню фирменное блюдо, которое наверняка понравится капитан-лейтенанту — макароны по-флотски.
Целую неделю на судах дивизиона макароны пользовались необычайной популярностью, а наиболее рьяные шутники умудрились даже выпустить сатирическую стенгазету под названием «Макаронные известия».
Через несколько дней, оправившись от постигшего его удара, Воронцов пришел в невозмутимое прежнее состояние. Шутникам он пообещал показать «кузькину мать, в чем она ходит», а особо веселящихся отправить на камбузные работы, причем в перечень последних обязательно внести процедуру продувания макарон с обоих концов.
Мыться на «Карабах» Воронцов больше не ходил. В очередной байке он назвал пароход — «Макарон-Бахом» — там, мол, и кок хреново готовит, и служба БЧ-5 ни к черту не годится, и крысам жрать нечего — все электрокабели пообглодали.
Но, моясь на других судах, Воронцов теперь выбирал душевые только светлые и находящиеся подальше от камбуза.